Тени Ист-Энда - Страница 47

Все мы радовались, но сестра Евангелина казалась счастливее всех. Глядя на неё, я осознала всю глубину её доброты. Она больше всех страдала от словесной жестокости сестры Моники Джоан и совсем не была виновата в их извечной войне. Непорядочный человек на её месте остался бы равнодушен к беде сестры (или даже втайне порадовался бы).

– Это надо отметить, так что я попросила миссис Би подать чай пораньше, – сказала сестра Джулианна, усаживаясь. – И к кексам сегодня будет джем.

В гостиную вошла миссис Би, покачиваясь с огромным подносом.

– Ну вот, я же говорила! Невинна, как младенчик! А этих чёртовых полицейских (простите, сёстры) так и тянет отходить дубинкой, вот я бы с удовольствием!..

Сестра Джулианна расхохоталась.

– Нет уж, пожалуйста, мы бы не хотели, чтобы вас посадили. Рут, прошу вас, разлейте чай и раздайте кексы.

Миссис Би удалилась. Все радостно разбирали выпечку, джем и чашки.

Сестра Джулианна продолжила:

– Оказывается, полицейский юрист сказал, что в связи с возрастом подозреваемой и малой ценностью найденных у неё предметов полиция станет объектом насмешек, если решит преследовать её по закону. Пострадавшим торговцам сообщили, что государственный обвинитель не будет выдвигать обвинения, но они вправе подать гражданский иск. Но это дорого стоит, а компенсацию им вряд ли выплатят, поэтому они решили ничего не предпринимать.

Сестра Джулианна облегчённо вздохнула и погладила свою чашку.

Мы четверо не разделяли радости сестёр, потому что знали то, чего не знали они. Осведомлённость о драгоценностях легла на нас тяжким бременем.

Я опасалась, что Трикси брякнет что-нибудь, не подумав, и выдаст нас. Мы с Синтией переглянулись. Очевидно, она думала о том же, и я с облегчением увидела, как она толкнула Трикси и беззвучно прошептала: «Потом поговорим». Я уже начала разрабатывать план – забрать эти вещи, отвезти их в Хаттон-Гарден и просто где-нибудь оставить. Мой мозг лихорадочно работал: да, да, так и надо поступить, или лучше бросить у какого-нибудь отдалённого полицейского участка, чтобы нас не заподозрили? Но где же теперь их найти? Тумбочка опустела. Возможно, мне удастся поговорить с Моникой Джоан, но поймёт ли она меня? Надо будет всё обсудить с Синтией, она такая разумная.

– Я знала, что наши молитвы будут услышаны, – сказала сестра Джулианна. – Я верю в силу молитвы. Теперь нам и адвокат не нужен!

И она счастливо рассмеялась. Я поморщилась – знала бы она! – и моя решимость найти эти чёртовы украшения и избавиться от них только окрепла.

После чая все вновь достали швейные принадлежности, и мы вернулись к работе.

Распахнулась дверь, на пороге показалась сестра Моника Джоан. Не заходя в комнату, она стояла совершенно неподвижно – одна рука покоилась на ручке. На ней был наряд для выхода на улицу, включая длинный чёрный покров, искусно прикреплённый к белоснежному чепцу. Она выглядела великолепно. Все умолкли, отложили шитьё и смотрели на неё, но она не шевелилась – руки были неподвижны, глаза полузакрыты, брови приподняты, а в уголках губ таилась чуть высокомерная улыбка. В ней было нечто завораживающее, что лишало других дара речи.

Несколько мгновений спустя она начала двигаться – нарочито медленно поворачивать голову, оценивая каждую из присутствующую пронзительным, немигающим взглядом. В течение нескольких секунд она смотрела прямо в глаза кому-нибудь из нас, потом слегка поворачивала голову и переводила взгляд на следующую. Никто не отваживался ни пошевелиться, ни сказать хоть слово. Ничего более захватывающего мне видеть не доводилось.

Тишину нарушила она сама – чуть склонила голову набок, приподняла бровь, ехидно улыбнулась:

– Приветствую. Я вам когда-нибудь рассказывала о багдадском воре? Его сварили в масле, как вы знаете, или, возможно, утопили в бочке с мальвазией. То ли одно, то ли другое, не помню, но с ним расправились.

Сестра Джулианна встала и протянула к ней руки.

– Дорогая, прошу вас, ни слова больше об этой ужасной истории. Ни слова! Это было ужасное недопонимание, и теперь мы все забудем о нём. Идёмте, присоединяйтесь к нам. Вижу, вы захватили свое вязание.

Сестра Моника Джоан позволила провести себя в гостиную. Сестра Евангелина вскочила:

– Присаживайтесь, дорогая моя, это самый удобный стул.

Та села.

Драгоценности! Они так и стояли у меня перед глазами. От них надо было немедленно избавиться, и сейчас мне как раз представился удобный случай. Сестра Моника Джоан мирно вязала, остальные шили и болтали. Другой такой возможности не будет.

Я извинилась, вышла и сбросила туфли у лестницы, чтобы никто не слышал моих шагов. Через мгновение я уже была в комнате сестры Моники Джоан и подставила кресло к двери – на случай, если кто-то попытается войти. Поиск начался.

Я изучила каждый дюйм, каждый ящик, каждую полку, каждый шкафчик. Я ощупала матрас, подушки, занавески. Я покопалась в её белье и одежде – нехорошо рыться в личных вещах монахини, но это было необходимо. Нигде и ничего! Мне вновь пришла мысль про сливной бачок, и я бросилась в туалет. Тщетно. Меня начала охватывать паника – час отдыха уже наверняка подходит к концу. Если кто-то из сестёр застанет меня тут, придётся объясняться. Я сбежала по лестнице, обулась и вернулась в гостиницу как раз в тот момент, когда все начали складывать шитьё и обсуждать вечерние визиты.

– Простите, сестра, – пробормотала я, – я недалеко продвинулась с чехлом. Я плохо шью.

– Всё в порядке, – улыбнулась сестра Джулианна. – У всех разные таланты.