Ей следует пойти в школу. Его сестра получит хорошее образование, манеры. Уж он-то проследит. Она не будет обыкновенной торговкой, как эти несчастные голодающие замёрзшие дети, которые часами пытаются продать несколько гнилых, никому не нужных яблок и груш, а потом получают трёпку, потому что ничего не заработали. Нет, его сестра станет леди, начнёт учиться по книжкам и красиво разговаривать.
Скрипнуло полено, и мысли его потекли в другом направлении. Наверное, надо ложиться спать. В три часа ему предстояло отправляться на рынок. Теперь стало ещё важнее заработать, а о школах можно будет подумать завтра. Но ему не хотелось портить этот момент. Огонь угасал, но он видел тёмный изгиб ресниц на фоне бледной кожи, белое плечо на сером одеяле. Он наклонился и нежно поцеловал сестру. Это был лучший день его жизни.
Вдруг он почувствовал усталость. Всё пережитое за день словно разом на него навалилось. Он запихал бревно поглубже в угли, разделся и прилёг, стараясь не потревожить девочку, но кровать была такой узкой, что ему пришлось её подвинуть. Пегги вздохнула, протянула к нему тёплые руки, обняла его за шею и притянула к себе.
– Это Фрэнк? Мой милый братец Фрэнк?
Я так тебя люблю.
Юноша поцеловал её глаза, её волосы, лицо, губы. Он провёл руками по её стройному телу, и его охватила дрожь, когда он ощутил округлости её небольших упругих грудок и ягодиц. Она пребывала в полудрёме, но все равно любила его всем сердцем, всей душой, всем телом. Союз их был столь же неизбежен, сколь и невинен.
Пегги, напевая что-то, мыла и чистила Ноннатус-Хаус. Слышать её было неизменной радостью.
– У тебя весёлый вид, – заметила сестра Джулианна. – Как поживает Фрэнк?
– Фрэнк? Ну, у него живот болел, но я ему дала солей, скоро всё пройдёт.
Несколько недель спустя она пожаловалась сестре:
– Фрэнк по-прежнему страдает животом. Соли не помогают. Что ему ещё дать?
Расспросы показали, что боли в желудке у её брата продолжались уже полтора месяца. Сестра посоветовала сходить к врачу, но Фрэнк отказался. Такие, как он, докторов недолюбливают.
– Вот ещё, никогда к этим костоломам не ходил и не собираюсь. Всё пройдёт, вот увидите.
Но не прошло. Пару недель спустя ему пришлось свернуть торговлю на рынке на Крисп-стрит в одиннадцать утра, не распродав и половины рыбы. Такого раньше не бывало. Вернувшись домой, он выпил пару таблеток кодеина, и уснул, и на следующее утро почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы спозаранку отправиться в Биллингсгейт.
– Я ж говорил, что всё пройдёт, нет? – сказал он, целуя Пегги на прощание.
Но в семь утра его принесли домой. Боли стали такими сильными, что он уже не мог работать. Пегги уложила его в кровать и вызвала врача, который обследовал его и посоветовал отправиться в больницу. Фрэнк отказался. Доктор принялся уверять его, что это всего лишь на несколько дней, Пегги настаивала, и в конце концов Фрэнк сдался. Анализы показали начальную стадию опухоли поджелудочной железы. Им сказали, что поджелудочная железа воспалена, и Фрэнку показана радиевая терапия.
Пегги пришла искать утешения в Ноннатус-Хаус.
– Это же всего лишь воспаление, да и что такое поджелудочная железа? Какой-то крохотный орган, это ж не желудок и не печень. Облучение всё мигом уберёт. Эта железа не больше аппендикса, а сколько народу их поудаляло.
Мы утешали её. Что нам оставалось делать? Мы не сказали, что в те дни никто и не слышал, чтобы человек пережил рак поджелудочной железы. Фрэнку предложили либо лечь в больницу, либо приходить на облучение дважды в неделю. Он остался дома, сдал свой прилавок на три месяца и сказал, что скоро придёт в себя и потребует его обратно. Он запретил сестре увольняться, потому что не желал, чтобы над ним хлопотали. Однако Пегги всё же отказалась от большей части работы, сказав, что это первый раз в их жизни, когда он не вкалывает шесть дней в неделю, и это настоящий праздник. Какое-то облучение им вряд ли помешает, и в остальное время они будут гулять и радоваться.
Но Пегги не отказалась от работы в Ноннатус-Хаусе. Возможно, близость к сёстрам успокаивала и поддерживала её. Она не казалась встревоженной. Мы слышали только:
– Он хорошо себя чувствует, спасибо, сестра.
Или:
– Мы мало куда ходим. От радия он устаёт, поэтому мы сидим дома. Ему нравится, когда я ему читаю. Мы решили, что так лучше.
Как-то раз она сказала:
– У него по ночам всё болит, но ему дали какие-то таблетки, так что теперь будет легче, да, сестра?
А в другой раз:
– Он немножко похудел. Ну и хорошо, я ему говорю, а то уже брюхо себе отрастил. А он смеётся и говорит, мол, ты права, Пег.
Несколько неделю спустя нас попросили отправить к Фрэнку сиделку. Мы с сестрой Джулианной отправились к ним домой.
Пегги и Фрэнк жили в модульном доме на Собачьем острове. Это были небольшие сборные постройки, в изобилии возникавшие на улицах после войны, – там поселились тысячи людей, чьи жилища оказались разрушены. Модульные дома возводили второпях, в качестве временной меры. Предполагалось, что они прослужат не более пяти лет, но некоторые из них простояли по полвека. Это было уютное и симпатичное жилье, и многим оно нравилось больше, чем домишки, погибшие под бомбами. В лучах утреннего солнца район выглядел чудесно: низкорослые строения, деревья, усиженные воробьями, плеск реки. Меня всегда поражало, как такая идиллия может существовать неподалеку от одного из крупнейших торговых портов в мире.
Их крошечный сад, всего четыре фута на шесть, выглядел образцово и был полон цветов, капусты и стручковой фасоли. По южной стене вился виноград – интересно, съедобный ли? Входная дверь вела прямиком в уютную, безупречно чистую гостиную. Пегги, очевидно, гордилась своим домом.