Фрэнк нашёл комнату на верхнем этаже – восемь шиллингов в неделю плюс два шиллинга за обстановку. Это жильё казалось ему аристократическим. На втором этаже стояла газовая плита, которой могли пользоваться все жильцы, а в подвале имелся водопровод. Во дворе стоял туалет. Фрэнк был доволен.
Юноша вновь пришёл в кабинет к директору. Он надел свой лучший костюм, а в кармане у него лежала сберегательная книжка. Директор не ожидал его видеть и был потрясён, когда понял, что шестнадцатилетний мальчик за два года скопил двадцать пять фунтов. Как ему это удалось? Он взглянул на Фрэнка с уважением и сказал:
– Твой запрос должен рассмотреть совет попечителей. Он собирается через три недели.
Он сообщил Фрэнку дату и время встречи попечителей и велел прийти в тот же вечер.
Фрэнк спросил, можно ли ему увидеться с сестрой, но получил сухой отказ: только через три недели. Пылая от негодования, он взглянул на свои мощные кулаки и еле сдержался, чтобы не сбить директора с ног, но вспомнил, что ему полагается быть «порядочным гражданином», и спрятал руки за спиной. Если он ударит директора, то никогда не вызволит Пегги из работного дома!
Попечители долго спорили из-за его заявки. Случай был необычный, но они решили отпустить девочку, если она согласится уйти с братом. Фрэнка вызвали и подвергли допросу. Ответы удовлетворили комиссию, но больше всего их впечатлила сберегательная книжка. Ему велели стоять у окна, и Пегги вызвали с дежурства.
В этот момент Пегги была в умывальной и помогала младшим девочкам вымыться перед сном. Ей нравилась эта работа – лучше, чем скоблить жирные кухонные полы или выносить вонючие мусорные корзины. Они играла с детьми, и укладывание неизменно сопровождалось хохотом. Смеяться приходилось тихо, чтобы никто не услышал, но почему-то кусочек мыла, скользящий по каменному полу, казался ещё смешнее от того, что надо было затыкать рот полотенцем, дабы никого не рассердить. Для маленьких девочек тайное веселье становится вдвое радостнее.
Пегги раскраснелась от пара и смеха. Белокурые волосы её намокли, и локоны у лба завились ещё сильнее. Её фартук пропитался водой, руки были покрыты мыльной пеной.
В умывальную вошла надзирательница.
– Тебя вызывают попечители. Иди за мной.
Пегги не знала, что это значит, и у неё не было времени испугаться. Её отвели в большой зал, где за овальным столом сидела группа джентльменов.
Фрэнк, не привлекая внимания, стоял у окна и наблюдал за каждым её шагом. Она была выше, чем он думал. Ему представлялось крохотное хрупкое создание, поскольку он запомнил её младенцем. Но это была уже настоящая девушка. Ему понравились её взлохмаченные влажные волосы, дружелюбное лицо, и он ощутил укол жалости, увидев, как она встревожена.
– Твой брат хочет забрать тебя из работного дома, – добродушно сообщил председатель.
– Мой брат? – озадаченно переспросила Пегги.
– Да, у тебя есть брат. Ты не знала?
Она покачала головой. От ужаса у Фрэнка подкосились ноги. Он привалился к стене.
– Ну что ж, это так, и он просит разрешения забрать тебя, чтобы самому за тобой присматривать. Ты хотела бы уйти с ним или остаться здесь со своими друзьями?
Пегги замешкалась, и один из попечителей резко сказал:
– Не молчи, дитя! Если председатель так любезен, что заговорил с тобой, надо ему отвечать.
Губы Пегги задрожали, и она заплакала, но так и не произнесла ни слова. Фрэнк был охвачен ужасом. А если она не хочет уходить? Такой вариант даже не пришёл ему в голову.
Председатель был добрым человеком, и у него самого имелись дочери.
– Это твой брат, его зовут Фрэнк, – сказал он мягко и показал на юношу. – Очень жаль, что ты не видела его с трёх лет, но теперь он готов забрать тебя, и мы, твои опекуны, считаем, что он сможет тебя обеспечить. Желаешь ли ты уйти с ним?
Пегги взглянула на него. Перед ней стоял какой-то высокий незнакомец, совершенно чужой ей человек. Незащищённые дети боятся перемен. Ей вспомнились весёлый смех в умывальне, подружки в классе и в общей спальне. Она разглядывала этого неизвестного, недоступного юношу, и ей хотелось вернуться к друзьям, к привычной жизни.
Фрэнк понял, что она сейчас откажется, и его захлестнула паника. Прежде чем она заговорила, он шагнул к ней.
– А ну стой на месте, у тебя нет права!.. – крикнул директор.
Фрэнк не обратил на него внимания. Он подошёл к Пегги и посмотрел ей в глаза. Все в комнате смолкли, наблюдая, как брат и сестра встречаются впервые за девять лет. Он медленно взялся мизинцем правой руки за её мизинец и улыбнулся:
– Привет, Пег.
Этот жест вдруг подстегнул её память, и вряд ли бы нашлось что-то более действенное. Сцепленные мизинцы были милой и практически забытой деталью из детства. Никто, кроме брата, так не делал. Теперь она это вспомнила. В ней начали пробуждаться давно похороненные воспоминания об их разлуке, о её тоске. Она смотрела на Фрэнка и чувствовала, как её заполоняет любовь, которой она не знала все эти годы.
Пегги сжала его мизинец и заговорщически улыбнулась. Он заметил ямочки на её щеках и вдруг понял, что видел их и раньше. И вдруг она с неожиданной лаской обняла брата и положила голову ему на плечо. Попечители заворожённо следили за происходящим. Даже директор молчал. От пьянящего запаха её волос по телу Фрэнка пробежали мурашки, и он расслабился, понимая: она – его сестра, теперь всё будет хорошо.
Объятие их продлилось недолго. Девочка повернулась к председателю и сделала реверанс.
– Я бы хотела уйти с братом, если позволите, сэр.
Образы детства обитают в своеобразном лимбе: мы не помним о них, но они и не забыты. Пока Пегги, пританцовывая, шагала по мостовой и поглядывала на Фрэнка, ей отчаянно хотелось его вспомнить, но всё было тщетно. Она разглядывала его лицо, волосы, улыбку и пыталась убедить себя, что знает его и помнит его мальчиком, но приходилось признать: перед ней незнакомец. И всё же он не был чужим. Его большая грубая рука казалась ей родной. Когда они шли по тёмной улице и он обнимал её за плечи, это тоже казалось родным. Его прикосновение затрагивало в ней какие-то невидимые струны.