Тени Ист-Энда - Страница 68

Мы обсуждали, нужна ли подобная дисциплина.

– Для мужчин – обязательно, – сказал мистер Коллетт. – В больших коллективах мужчины легко могут одичать. Все мы в душе дикари и без облагораживающего влияния женщин стремительно возвращаемся к первобытному состоянию. Военная дисциплина – единственное, что держит нас под контролем. Хотя для женщин мне это не кажется необходимым, не так ли? Но по мне, медсёстры выглядят очаровательно, так что я только за униформу.

Я хихикнула. Мне кажется, что униформа медсестёр начала и середины ХХ века – один из самых сексуальных нарядов всех времён и народов. Её очарование невозможно превзойти. Все юные медсёстры, включая меня, отлично понимали, как соблазнительно мы смотримся в ней. Забавно, что деспотичные старые медсёстры, строго требовавшие, чтобы мы носили форму, словно не осознавали, какой эффект она производит на противоположный пол.

В те непростые дни студенткам приходилось жить в убогих медсестринских общежитиях и возвращаться по вечерам не позже десяти. Мужчин туда не пускали, а если девушку ловили в общежитии с кавалером, её исключали. Во время учёбы нельзя было выходить замуж. Всё это делалось, чтобы подавить нашу сексуальность, однако одевались мы очень эффектно. Есть что-то бесконечно ироничное в том, что в нынешнем свободном общество, где всё дозволено и медсестры могут жить, как хотят, форменная одежда изменилась до неузнаваемости, и обычная медсестра напоминает мешок картошки, стянутый верёвкой, и, как правило, носит штаны вместо чёрных чулок.

Я спросила мистера Коллетта, как он переносил ограничения армейской жизни. Давалось ли ему это так же тяжело, как мне в студенческие годы? Я, видимо, сводила старших медсестёр с ума. Он со смехом ответил, что не может в такое поверить.

– Но поначалу мне было нелегко. Всем нам. Шотландский гвардейский полк гордился своим почётным положением, поэтому у нас было больше учений, тренировок с ружьём и штыком, мы чаще маршировали и носили куда более тяжёлые ранцы, чем остальные. Кроме того, у нас было меньше свободного времени. Мы так уставали, что редко заглядывали в лавку, где торговали спиртным. Зачастую в восемь вечера я уже расстилал койку и засыпал до побудки. Денег у меня было больше, чем когда-либо в жизни. Я получал шиллинг в день и отсылал матери четыре в неделю. Я знал, что этого хватает на аренду, и поклялся себе, что всегда буду оплачивать ей жильё, чтобы ей не пришлось страшиться работного дома. И я поступал так много лет, даже после свадьбы.

Я попросила его рассказать о женитьбе.

– После трёх месяцев в Олдершоте мне дали двухдневный отпуск, чтобы навестить родных перед отъездом в Плимут. В нашем дворе жила девушка, которую я знал много лет, но она теперь выглядела куда старше, чем мне запомнилось. Наверное, обо мне она подумала так же. Никогда больше я не встречал такой прелестной девчушки.

Он нежно усмехнулся и медленно набил трубку, потёр её между ладонями и провёл по щеке её тёплой чашечкой.

– Нам тогда было всего шестнадцать лет, а два дня – это очень мало. Но я уже понимал, что она для меня – единственная на свете. Мы договорились, что она дождётся, пока я смогу на ней жениться. В те дни долгие помолвки были обычным делом – пары зачастую готовы были ждать свадьбы по десять-пятнадцать лет. Нам же пришлось терпеть всего три года.

Он поджёг щепку от огня в камине, раскурил трубку и с силой затянулся. Вид у него был задумчивый.

– Слава богу, что я тогда встретил Салли, потому что это помогло мне не заразиться в Плимуте. Это был шумный город, где расквартировались десять-двенадцать полков, да ещё моряки и пехотинцы в придачу. На каждой улице стояли пабы и бордели, а в каждом баре сидели проститутки. Я быстро разобрался, что к чему. В армии всегда так. Ты сразу понимаешь, что если пойдёшь с одной из этих девиц, то легко можешь подхватить что-то венерическое. Это был бы конец моей военной карьеры, конец надеждам завоевать Салли и конец содержания матери. Так что я берёг себя. Сослуживцы называли меня сумасшедшим, мол, надо гулять, пока можешь. Но я-то видел, сколько людей попали с самыми разными болезнями в лазарет, и понимал, что это они сумасшедшие.

Теперь он посуровел.

– Вам ещё не пора, барышня? Дверь не закроют в десять вечера? Не хочу, чтобы у вас из-за меня были неприятности.

– Скоро пойду, но сначала расскажите мне про свадьбу! – попросила я. – Это так романтично. Да и вообще монахини нас ни в чём не ограничивают. Они слишком разумны. Ну расскажите, как вы женились?

Он ласково похлопал меня по руке.

– После Плимута меня определили в Виндзорский замок, в гвардейскую пехоту королевы Виктории. Это была моя лучшая должность. Мне там нравилось. Работы было немного, в основном маршировка по строевому плацу. Несколько часов в сутки мы проводили в карауле, но каждые два часа дежурные сменялись, и можно было отдыхать два часа до следующей смены. Там я начал читать. Я знал, что мне недостаёт образования, хотел это исправить.

В бараках была библиотека, и я брал всё, до чего мог дотянуться. Это превратилось в страсть. Чем больше я читал, тем яснее осознавал свое невежество.

Я поглощал книги, как остальные – выпивку. Я читал всё свободное время, и эта привычка осталась со мной на всю жизнь, пока не отказали глаза.

Вид у него был печальный, но он тут же взбодрился:

– Но я могу слушать радио! Со слухом у меня всё в порядке. В общем, в Виндзорском замке мне нравилось. Как ни странно, в армии, чем меньше ты работаешь, тем больше тебе платят. За службу в королевском полке нам давали девять пенсов в день сверху. Теперь я уже хорошо зарабатывал и мог попросить у командира разрешение жениться. Он сказал, что я ещё слишком молод, но, узнав, что мы с невестой знаем друг друга с тринадцати лет, согласился. Иногда солдатам и их жёнам предоставляют семейное жильё. Этого я и добивался.