Она вновь залилась слезами и принялась утираться шалью.
«Спроси-ка миссис Виллоуби, не найдётся ли у неё ещё такого чаю? Она добрая душа, не откажет. Она сама потеряла сыновей в армии».
Джо был не просто обескуражен – он был совершенно потрясён. Он полагал, что его встретят как героя. Сняв камзол (чтобы не показываться в нём на улице), он принёс матери ещё чашку чая с каплей рома, который многие добрые попларские домохозяйки хранили дома на случай кризиса.
Попивая чай, мать продолжила: «У меня было четверо старших братьев, и все они погибли на Крымской войне. Я была малышкой и почти их не помню, но в памяти отложилось, как рыдала мать. Она так и не пришла в себя. Горе не оставляло её всю жизнь. Моя старшая сестра была обручена с юношей, который не вернулся из Севастополя. Все ужасно страдали».
«Но ведь Крымская война была давно, – запротестовал Джо. – Всё уже позади. Империя сильна. Сейчас никаких войн нет. Никто не осмелится напасть на Британскую империю. А я – солдат королевы и горжусь этим».
Она с трудом улыбнулась.
«Ты хороший мальчик, а мать твоя – глупая старая курица. Не буду портить твой последний вечер слезами. Когда тебе надо быть на месте?»
Тут он вспомнил про справку и шиллинг в кармане и с гордостью вручил деньги матери.
«Мне платят шиллинг в день, и всё это – тебе. Мне дают паёк, квартирование и форму, так что деньги мне не нужны. Я буду отдавать их тебе, и ты не будешь ни в чем нуждаться».
Бедняжка! Она вновь разрыдалась. Да и какая мать на её месте устояла бы?
«Оставь что-нибудь себе, сынок». – «Нет уж. Мне не надо ни пенса. Я это сделал для тебя, так что деньги твои». – «Мальчик мой! Сынок! – она поцеловала ему руку и утерла слёзы его рукавом. – Милый мой. Я так за тебя боюсь. У меня тяжело на сердце. Мне страшно».
Допив чай, она взяла себя в руки – видимо, помог ром. Скоро должны были вернуться дети: младшие – из школы, старшие девочки – с фабрики. Не следовало встречать их заплаканной.
«Давай, собирай вещи, а я пока что выйду во двор умоюсь. Потом мы на этот шиллинг купим моллюсков, хлеба, настоящего масла и банку джема для малышей. Надо хорошо поужинать в твой последний вечер дома».
Так они и поступили. Младшие ребятишки были в восторге от его формы. Все они померяли камзол, а шестилетний братик плясал по комнате, хотя полы и рукава волочились по полу. Сестры восхищались им. Вдруг Джо стал для них мужчиной. Только мать его молчала, но храбро улыбалась.
Время прошло слишком быстро, и смеху, возгласам и песням пришёл конец. Джо надо было успеть на десятичасовой поезд из Ватерлоо. Он боялся опоздать.
Гвардеец Джо Коллетт вместе с остальными шестьюдесятью новобранцами прибыл на вокзал Ватерлоо к половине десятого. Каждый считал, что рекрут выделил его особенно. Все они были бедны и крайне удивились встрече. Никто из них не знал, что армии полагалось каждый год набирать по двенадцать тысяч человек, чтобы компенсировать потери, – в основном из-за погибших.
Кроме того, на станции присутствовало около сотни разряженных девушек. Эти юбки, ленты, кружева, складки, оборки и рюши! Эти ботиночки с гетрами на пуговичках и широкополые шляпы, отягощённые фруктами, цветами и перьями! Но что это, неужели макияж? Джо никогда раньше не видел дам с накрашенными губами и щеками, и это зрелище совершенно его заворожило.
Девушки льнули к солдатам – по двое-трое на одного. У некоторых за подвязку была заткнута фляжка джина или рома, и появление алкоголя сопровождалось обильным шелестом юбок и притворным смущением. До отхода поезда оставалось всего полчаса, но девицы умели распорядиться временем. За полчаса может случиться многое, а красотки знали, что каждый солдат получил сегодня шиллинг.
Большинство новобранцев пришли на вокзал в одиночестве, но некоторых сопровождали матери, тётушки или сёстры. На этих юношей девушки смотрели насмешливо и откровенно фыркали, высокомерно поглядывая на сопровождающих. Добропорядочных женщин шокировало распутное поведение девиц, и они пытались защитить и предостеречь своих сыновей – чем только ухудшали дело.
Джо явился один, был выше остальных и очевидно хорош собой. Его атаковали сразу – ему предложили фляжку рома, которую он со смехом выпил залпом. Алкоголь сразу ударил ему в голову, и он обнял брюнетку, которая с песнями потащила его по станции. Джо казалось, что он никогда не был так счастлив. К ним присоединились ещё две девушки и вывели его из вокзала на окрестную лужайку. На часах было без четверти десять. На лужайке девушки принялись целовать, тискать и нежить его. Уже изрядно нетрезвый Джо ощутил, как у него поднимается давление – и не только оно. И тут обнаружилось, что у Джо нет при себе шиллинга. Девица завизжали от ярости и принялись пинать и толкать его, и он упал, ударившись головой об стену. Они сорвали с него камзол, обыскали карманы, швырнули его на землю – великолепный алый камзол! – и втоптали в грязь. Он кричал, но не мог остановить их. Они таскали его за волосы и царапали, пока у него по лицу не потекла кровь. Девушки плюнули на него и убежали, шелестя юбками.
Потрясённый, напуганный, истекающий кровью, Джо привалился к стене. Он пытался собраться с мыслями, но никак не мог уразуметь, что произошло. Голова болела от удара. Он уже начал сползать внизу, как вдруг, словно сквозь вату, услышал резкий звук. Что это? Господи, да это же свистят на вокзале. Олдершот… последний поезд… нельзя опоздать… дезертирство… порка… тюрьма. Он подхватил камзол, чуть не упав при этом, и захромал на перрон. Носильщик подсадил его в вагон, и Джо рухнул на сиденье.